Памяти солдата
Светлой памяти моего отца, советского солдата. Пережившего и беззакония сталинских репрессий, и боль, и тяжесть Отечественной войны, и нелегкое бремя послевоенного восстановления. Все это вынесшего и не сломленного.
Отец ушел в 87-м, оставив боевые ордена и медали, справки о ранениях и маленькие фото – молодого бойца РККА, с глазами человека, видевшего лихо, и фото девушки в петличках рядового, в портупее и в пилотке, с лаконичной надписью: «Май 1942, г. Керчь». Керчь 42-го?! Но кем для него была она? Как выжила в той страшной «мясорубке» крайне неудачной Керченско-Феодосийской десантной операции с ее безумными потерями? Но имя девушки, прошедшей через ад 42-го, так и останется загадкой.
Вспоминать войну он не любил. В жизни был немногословен. И о его войне я узнаю из электронного архива Министерства обороны и летописей боевых его частей. И строки наградных листов из 43-го вдруг стали потрясением: я слишком опоздал!
Вспоминать войну он не любил. А на вопросы мамы: «А ты не боялся? Ведь могли и убить!?», он задумчиво ответил: «Я не боялся, что убьют. Да и не верил в это! Но допускал, что ранить меня могут, и даже тяжело…» А на вопросы уже внука: «Дедушка, в боях ты пленных брал?» Он коротко ответил: «Случалось и такое…» «А расскажи! Пожалуйста!». «Ну что же, слушай. В Крыму мы наступали. Дошло до рукопашной. Солдат в окопе поднял руки: «Найн — найн – пах-пах! Киндер! — Киндер! — Киндер!» И показал мне жестами мал-мала-меньше. И он остался жить, что в горячке атак не всегда удавалось…»
Вспоминать войну он не любил. А беседуя с друзьями, вспоминал фронты, больших военачальников и наши города, что доводилось брать с боями. И никаких деталей! Лишь однажды обронил: «Меня там ранило… Ага…» – его любимое словечко! А в праздничных застольях, прикрыв глаза рукой, задушевно выводил:
… Выпьем за тех,
кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу…
Что вспоминалось моему солдату? Чьи лица проходили перед его взором?
Лишь однажды он со мной заговорил: «Я в наступлениях не ел: пуля в живот – почти верная смерть! Медсанбат далеко. Раненых много. А время идет. И наступал без каски: считалось, что взрывной волной скорей сломает шею, чем пуля в голову попадет. И не пил для храбрости: в бою это помеха!» И выстрел немца-офицера, стрелявшего в упор успел он упредить.
То был недолгий разговор, им начатый со смыслом: уже рванул Даманский, потом Афганистан… Я ожидал призыва… Все могло случиться… И только в армии я понял: отец мне опыт передал! Напутствовал меня! Пытался уберечь! А его опыт – дорогого стоил!
Два ордена… Два наградных листа… Его история войны… Теперь история семьи!
Представление к награде на красноармейца Евтушенко Николая Григорьевича, стрелка 3-го стрелкового батальона 691 стрелкового полка 383 Краснознаменной стрелковой дивизии. Призван в действующую армию Приморско-Ахтарским райвоенкоматом 14.03.1942 года. Русского, беспартийного, 1924 г.р., ранее не награждался. Участие в войне – с марта 1942 года на Северо-Кавказском фронте и с ноября 1942 г. при Отдельной Приморской Армии. Все чернилами и от руки, на бурой от времени бумаге. А имена родителей и судьбы скрыты цензором уже при оцифровке: и совершенно зря!
«Тов. Евтушенко в районе города Керчь проявил храбрость и мужество – первым достиг проволочного заграждения, забросив на него шинель и плащ-палатку, также первым преодолел его и, ворвавшись в траншеи, уничтожил 6 немцев и 4-х пленил.
На подступах к Феодосии противник пытался задержать нашу пехоту, но, несмотря на усталость от пройденного марша, тов. Евтушенко вырвался вперед, и «Ура» пронеслось по всем передовым порядкам, воодушевляя своих сослуживцев, и все как один набросились на врага, который был почти полностью пленен. Здесь тов. Евтушенко уничтожил 7 гитлеровцев и в составе взвода пленил до 60 чел. Он храбро участвовал в освобождении Судака, Алушты и других населенных пунктов. Представляю к Правительственной награде – орденом «ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА II СТЕПЕНИ». Командир 691 СП подполковник Грачев. 20. 04. 1944 г.»
Ему была награда и за Керчь! Стрелковый полк отца в составе корпуса освобождал его в тяжелых уличных боях.
Приказ о награждении подписан 12.05.1944 года командиром 16 стрелкового корпуса Отдельной Приморской армии Героем Советского Союза генерал-майором К. И. Проваловым. Но отец был ранен и из корпуса выбыл. А орден его нашел лишь в 53-м! Я помню яркий день, и мой отец, одетый в светлую рубашку, его принес домой. И я, трехлетний, зажал его в ладошке как боевой трофей.
Представление к ордену «СЛАВЫ III СТЕПЕНИ» на красноармейца Евтушенко Николая Григорьевича, стрелка второго батальона 140 стрелкового полка 182 стрелковой Дновской дивизии. Ранен 23. 02 .43 г. и 7. 05. 44г. под Севастополем и тяжело ранен 14.07.44 г.
«В боях с немецкими захватчиками тов. Евтушенко проявил себя смелым и мужественным защитником Родины. Неоднократно участвуя в атаках, он три раза был ранен. Три раза пролил свою кровь за Родину. Еще в боях под Севастополем он, находясь в боевых порядках наступающих, в числе первых ворвался в оборону врага и из личного оружия уничтожил 3-х немецких солдат и, увлекая бесстрашием своих товарищей, способствовал успешному выполнению боевой задачи. За мужество и неоднократно пролитую кровь за Родину в боях с немецкими захватчиками тов. Евтушенко достоин представления к правительственной награде – ордену “СЛАВЫ III СТЕПЕНИ». Командир 140 стрелкового полка Гвардии подполковник Радионов. 16 03.45 г.»
Севастопольский укрепрайон. Три мощные, эшелонированные линии немецкой обороны глубиной в 17 километров. Тяжелые бои в горно-лесистой местности без танков и тяжелой артиллерии. Последний его бой за город Севастополь. Здесь вечером 7 мая, в районе Балаклавы, при штурме ключевой вершины Кая-Даг, отец множественно был ранен осколками снаряда. Его из боя вынес санитар.
Но не кончается война: и вновь бои, ранения, лечение в госпиталях. И последний в Рыбинске, над рекой Черемухой, где прикованный в постели, но живой, он и встретил долгожданную Победу!
Вначале автоматчик, позже пулеметчик ручного пулемета, он в апреле 45-го добивал врага в его Восточной Пруссии, где был тяжело ранен и награжден медалью «ЗА ВЗЯТИЕ КЕНИГСБЕРГА». И возвращение домой, в родную Бородинскую, с Победой и ранением.
Я видел искалеченных войной. В Ахтарях, в 50-х, у городского рынка, они безмолвною шеренгой стояли и сидели у ворот, взывая к милосердию своих везучих земляков. Их было очень много. Потом они исчезли.
Я видел многих искалеченных войной. Но так истерзанных железом и свинцом не видел никогда: на его теле было девятнадцать ран. Осколочных и пулевая. Казалось, что нет на нем живого места. И к концу жизни по фронтовым ранениям ему вернули инвалидность. Женщина-врач, взглянув на него, взмахнула руками: «Ой! Пожалуйста, оденьтесь, Николай Григорьевич! Я не могу смотреть на это!» А он, израненный солдат, лишь виновато улыбнулся…
Я помню: в День Победы, одевшись на парад, отец застыл у зеркала в костюме с орденами: «Ну и, – вот он! – Сын «кулака» из Бородинской!» – сказал негромко с гордостью и грустью.
Я знал, что всю его семью, крепкого еще отца и рано постаревшую маму, мать пятерых детей, в конце 20-х лишили дома и земли. И с такими же «врагами» от земли, с крестьянскими руками, как на старом фото, выслали всех в Сальские засушливые степи почти что в никуда: одни лишь суслики, да выжженный бурьян! Да летний зной полупустыни, в которой крестьянину не выжить!
Вот заупрямился Фомич и не идет в колхоз. А глядя на него, не торопились и другие: «Пойдет Фомич – тогда пойдем и мы!». Был справедлив Фомич, ему здесь доверяли.
Родители ушли в голодном 33-м. Ушел и Петр, маленький братишка. А голодные мальчишки, Иван и Николай, лишь чудом добрались до Бородинской. Здесь была замужем Наташа, сестра, сбежавшая из ссылки. А мой отец, малец девяти лет, принес свою подушку – последнее богатство!
Так безотцовщиной и рос. Был упрям и непоседлив. Частенько убегал из школы. Скитался по колхозным конюшням. Ходил в ночное с табунами. И безумно любил лошадей!
Еще мальчишкой я у отца спросил: «А вы действительно богато жили?» Он улыбнулся: «Нет, сынок… Но были лошади, земля, свое хозяйство, и своя хата… Середняки!»
Обычная семья, но незавидная судьба. Старший Иван сгинул в ГУЛАГе еще до войны. Остались жена и маленькая дочка. Осудили за вредительство как сына кулака: лошадей «неправильно» ковал. «Намеренно» калечил. «Досмотрелся» кто-то… Лишь уцелела Паша, их старшая сестра, она жила отдельно.
А раны залечив, отец построил дом и развел голубей. Растил сады и трех сыновей. И было все как у людей. И в доме маленьком, послевоенном, в переулке Победы родился я. И благодарен я отцу за то, что Родину и честь он ставил выше всех обид! На том стоял и выстоял!
Вернуться на главную