Хуторянский Дмитрий Емельянович

В далекие годы молодости моих родителей, военные, голодные и холодные, как-то о любви говорить было не принято. Но какой же она была огромной, настоящей, если сумели они поднять детей, внуков, восстановить страну. И все – вместе, деля пополам и горе, и радость. Вот и хочется мне рассказать о них, простых людях, чьей любовью мы живем, согретые поныне.
Отец мой, Дмитрий Емельянович Хуторянский, к 30 го-дам уже прошел три войны (финскую, Великую Отече-ственную и с Японией). Вернулся домой трижды ранен-ный и седой. Зима 45-го выдалась холодной и голодной. Померзла картошка в погребах, и земляки выжили лишь в ожидании близкой Победы… К лету стало легче – вы-ручали огороды, а отощавших коров и коз — кормилиц детей военной поры – выхаживали на выпасах. Дети от-лавливали сусликов, съедобных, как кроликов. Приго-дились отцовские сумки, которыми черпали воду и за-ливали норы, чтобы зверьки вылезали наружу. Многое забылось, осталось впечатление, что родители моих сверстников были счастливы. Не было сетований на нужду и разруху. Фронтовики с иконостасами наград встречаясь, говорили «о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах».
Из рассказов запомнилось, что отец работал орудийным мастером, ремонтировал противотанковые пушки. «Со-рокопятки» зарывались в землю рядом с линией обороны. Маленькая пушка могла поразить танк только пря-мой наводкой. А днем «кукушка» – вражеский снайпер, не давала высунуть голову из окопа. Затрудняюсь опре-делить, где это было – в Польше или Венгрии, но орден Красной Звезды отец получил именно за ремонт пушки под огнем противника.
Мама, Мария Никитична, – шестой ребенок в многодет-ной крестьянской семье, родилась в 1914 году. А с моим отцом познакомилась на курсах ликбеза. Дмитрий Емельянович был старше – после рабфака работал на американском тракторе «Фордзон». Все довоенные го-ды колесили комсомольцы Маруся и Дима по Орен-бургской глубинке из одной коммуны в другую. Отец в поле – мама рядом, вяжет снопы, доит коров, обшивает коммунаров. Многие поселки, где трудились родители, исчезли, а названия – Карбалак, Толкачи, Красное – как память о босоногом детстве и родителях.
В годы войны мама шила шинели, бушлаты, двупалые рукавицы, маскировочные сетки. Работали в 2 смены по 10-12 часов. Маленькие дети были в соседнем пустую-щем цехе, старших взяли деды. В памяти сохранился образ матери военной поры, когда приходила поздно домой. Высокая и красивая, стоит, прижавшись к печке, а с косы вода капает… Да, не передать словами тяжесть военного лихолетья. Горькая радость Победы дала лю-дям силы для трудовой войны. Родители старались по-мочь и поддержать соседей – вдов и инвалидов. Отец с бригадой плотников работал в колхозах, мама правила домом: все мы – два сына и две дочери получили образование (в те годы образование было платным). Родительский дом был, как в песне, началом начал. Мама умудрялась дочерям одно и то же платье трижды сделать модным, а внуков приходилось с ревом забирать от бабули. И как святыни хранятся оренбургские платки и косынки, связанные мамой. И родители мои живы в на-шей памяти: подрастают три внучки – тезки бабушки Марии, пошел в детский сад правнук Дмитрий…