Обухов Петр Николаевич

Петр Николаевич Обухов, как и все фронтовики, конечно же пошел посмотреть этот фильм. «Торпедоносцы» — это про нас»,— сказал он, уходя в кинотеатр. И кто бы знал, как он попал в точку. Он сидел в зале, и у него было такое чувство, что машина времени перенесла его в сопки, в заснеженный прифронтовой северный городок. Он видел свои самолеты — ведь в фильме использовались те самые, на которых они летали, чудом сохранившиеся в музее! И вдруг, в самом конце фильма он встретился — глаза в глаза — со своими бывшими товарищами… Двумя Григориями — Ильюшкиным и Хамковым, его штурманом Марковым, капитаном Рукавишниковым, кстати, Героем Советского Союза, лейтенантом Волынкиным, тоже — Героем… И вдруг увидел… самого себя — в одном ряду с ними. Из далекого прошлого к нему вернулась юность…
Петр Николаевич Обухов не знал, что молодой режиссер Семен Аранович поставил фильм по книге Юрия Германа «Торпедоносцы», не знал, что съемочная группа почти год работала в Полярном — там, где в годы войны он сбрасывал торпеды на морские корабли врага, был командиром эскадрильи. Не знал, что режиссер, потрясенный подвигом морских летчиков, изучил наизусть весь военный музей в городе, и был так восхищен красотой этих людей, что все портреты летчиков — настоящих, тех самых, дал перед титрами в конце фильма. Это был такой режиссерский прием: артисты отыграли, а в конце фильма мы видим лица тех, кто стал прообразом героев фильма. И это самые потрясающие моменты! Вот они, смотрят на нас с экрана, молодые мужчины, кто в парадном костюме, кто в кителе, а кто и вовсе в летном шлеме. Такие красивые! И понимаешь, что как в фильме, все погибают один за другим, так и в жизни, вряд ли кто-нибудь из них выжил…
Живые смертники
Да, наш туапсинец, Петр Обухов — этот легендарный летчик, про которого писали все фронтовые газеты, где бы он ни служил, один из немногих оказавшийся живым прототипом героев фильма «Торпедоносцы». И это не просто удивительно!
— Дело в том, что все, кто сбрасывал торпеды с самолетов на транспорт противника — были смертниками,— рассказывал в одном из интервью режиссер «Торпеденосцев» Семен Аранович.— Потому что техника боя предполагала как можно ниже опуститься над кораблем и как можно более точно сбросить торпеду. Они же были неуправляемы. Поэтому и летчики вынуждены были подбираться к конвою вплотную. А это означало верную смерть. И все понимали это. Ведь транспорт охранялся целой группой кораблей, и зенитки лупили по торпедоносцам прямо в лоб. Речь не шла о сохранении жизни. Надо было прорваться сквозь огонь и сбросить торпеды. А там, как повезет.
Как правило, из боя всегда выходили с потерями. Если тройка самолетов летела на задание, все знали: кто-то из них летит в последний раз. Вот почему торпедоносцы были в авиации элитой. Они готовились на выполнение одного-единственного задания. Их хорошо кормили, им прощали разные нештатные ситуации. До обнаружения разведкой транспорта и конвоя. И — уходили на задание и погибали. А им на смену приходили другие.
История одного снимка
Обухову повезло дожить до конца войны потому, что он попал на Северный флот на переломе, в марте 1944 года. Когда уже конвоя фактически не было, и военные действия велись в другом режиме. Но он, командир прославленной эскадрильи, прибыл в Полярный уже прославленным асом. Воевал в Крыму, да так, что рассказы об Обухове не утихали долго после его перебазировки на Северный флот. Прямо как в военных фильмах, с ним происходили такие чудеса, что, если бы не давали за них потом ордена, трудно было бы поверить, что такое возможно.
Сын летчика Игорь Петрович Обухов принес в редакцию «Туапсинских вестей» уникальный снимок разбитого самолета. Да что там разбитого — изувеченного, развороченного, с оторванным хвостом. Просто груда металлолома…
«И вот на этом обломке он умудрился выйти из боя и сесть! — рассказывает газета военных лет.— Когда он подлетел к аэродрому, люди даже не сразу поняли, что это летит. Фюзеляж разбит, бомболюк не закрывается, гидросистема перебита, шасси не выходит. И тишина в салоне. Члены экипажа понимали, что спасти их может только мастерство летчика. И он на своем самолете начал выделывать в воздухе маневровые фигуры. «Что там случилось»,— гадали на земле. И молились, чтоб он сел. А он пытался сделать так, чтобы «выбросило» переднее шасси. А ведь самолет мог в любую минуту рассыпаться…
Он сел. И все остались живы. И потом приезжали военные корреспонденты и фотографировали этот самолет и все качали головами: «Не может быть, чтоб он сел!». Но когда его представили к ордену Красной Звезды — всем пришлось поверить в чудо.
Он 12 раз вылетал на низкое торпедирование — и всегда возвращался, потопив транспорт и живым. Если вернулся из полета не уничтожив корабли — задание не считается. Однажды он вернулся не сразу. Еле-еле долетел на разбитом самолете до острова Рыбачий. Там пересидел, дождался наших моряков и его привезли на базу. А там… его уже похоронили. И сто грамм за помин души выпили. И вдруг является… живой.
— Мы видели, как ты горел! — кричали ему, обнимая, друзья.
И за этот полет он получил орден. Кстати, так «хоронили» его трижды.
Карать и любить
Откуда взялся такой «ас» какая земля вырастила героя? Да наша, русская. Северянин из Велико-Устюгского района Вологодской области — родины Деда Мороза. После окончания ФЗУ работал кузнецом на заводе. Отец его строил баржи в Северном речном пароходстве, и он был мастером кузнечного цеха. До войны он ремонтировал речные суда. В 1935 году по путевке комсомола его направляют в Пермское летное училище. И в 1937 году он уже был отправлен в авиацию Тихоокеанского флота. Так вместо мирной профессии кораблестроителя он получил военную профессию убивать корабли вражеские… Может, потому на его счету около двух десятков потопленных судов — да не простых, а транспортов с техникой, оружием, водоизмещением три тысячи, пять тысяч, восемь тысяч тонн…
Что чувствовал Петро — так звали друзья Обухова,— когда видел, как огромный транспорт с мечущимися людьми уходит на дно? Вспоминал ли виденные злодеяния фашистов на Украине, вспоминал ли своих погибших товарищей, которых было много. Или представлял какой сейчас его первенец, сын, которого он не видел уже больше года? Ведь он успел жениться, сразу после окончания летной школы! Да и как не влюбиться в такого парня — крепкого, сильного, коренастого, с бравой выправкой и обаятельной улыбкой. Да еще в летной форме. Конечно, когда он случайно познакомился у себя на родине, куда прибыл в увольнение, с молодой учительницей Надей, они не раздумывая решили пожениться. «Время было тревожное, меня отправляли на Дальний Восток, все могло случиться. Поэтому ждать было некогда»,— скажет он после.
Может его и спасала беззаветная любовь вечно ждущей и молящейся на грозное воюющее небо жены и беззаботная улыбка младенца, который не понимал этого ужаса и требовал жизни. Вот он и обеспечивал им эту жизнь.
А осмысление пришло позже
— После войны,— рассказывает Игорь Петрович,— отца перевели с Севера на Юг, в Крым, где он воевал, и до 1958 года сначала командовал воздушным полком в Феодосии, позже был заместителем командира дивизии. Мы жили на даче адмирала Октябрьского, командующего Черноморским флотом, и по выходным к отцу собирались его фронтовые друзья, с кем он воевал — с детьми, женами. Машин пять-шесть. И это разноголосое веселое человеческое счастье я запомнил на всю жизнь. Они умели воевать, умели работать и умели ценить то, что остались живы и жили радостно, честно и счастливо.
Вот тогда-то любимым занятием детворы и стало незаметно подкрадываться к огромному столу на веранде, забиваться в уголок и снова и снова слушать рассказы про разбомбленный порт Киркинес, когда во время боя обуховский самолет был ранен в бок (говорят, как о человеке!), но дотянул до аэродрома. И другой бой, когда он сел без хвоста. Ему же не дали слезть с плоскости — подхватили на руки… А когда сел на Рыбачьем? Спасибо молодому летчику Батракову, это он вел горящий самолет Обухова на Рыбачьем, помог сесть…
— Там, слушая их боевые рассказы, я вовсе не считал отца каким-то суперменом,— признается Игорь Петрович.— Нам, детям послевоенного времени, это казалось обыденной их работой. Ну воевали, ну бомбили. Так было надо. Вся страна воевала. А отец по жизни был добрый, мягкий человек. Очень любящий и терпеливый, поэтому я его воспринимал не так, как много позже, когда повзрослел и начал по-настоящему осмысливать его подвиги на войне.
А толчком к этому стал тот же фильм «Торпедоносцы». Игорь смотрел его с другом в кинотеатре и не сразу узнал отца с экрана. Но друг подскочил: «Смотри! Это дядя Петя!» И весь зал обернулся на них…
Растут его внуки
Еще двадцать лет после приезда в Туапсе Петр Николаевич передавал свой опыт молодым — работал военруком в школе ? 1. И ребята обожали его. Уважали. Знали наизусть про все его приключения. А скольких пацанов он увлек военной романтикой. «Есть такая профессия — Родину защищать!» — любил он повторять фразу из любимого фильма «Офицеры». Бывало, что из класса по десять мальчишек сразу поступали в военные училища. У Петра Обухова выросли двое сыновей — и оба закончили морские вузы. Старший, Юрий, ходил капитаном военных судов в морские походы в Средиземное море, стал военным, младший, Игорь, работник водного транспорта, работал в Мурманском, Туапсинском портах. И сейчас по роду своей деятельности связан с приходящими в порт судами.
Семья легендарного торпедоносца породнилась с не менее легендарной туапсинской семьей — начальника Туапсинского порта Шаповалова. Игорь женился на его дочери Татьяне, и успел подарить отцу внука… Сейчас Олег учится в МГУ. Подрастает и внучка у легендарного летчика Полина. Но он ее, уже не успел увидеть. Он умер в 1994 году. И у Юрия двое детей — сын и дочь. Оба взрослые, Юрий Юрьевич сын тоже пошел по стопам — стал военным моряком.
* * *
Из повести Юрия Германа:
—«Букет, Букет, я — Ландыш. Нахожусь в районе цели. Четыре транспорта, восемнадцать кораблей охранения… Наши самолеты вылетели в атаку. Вижу противник оказывает серьезное сопротивление. «МАКИ» — торпедоносцы на боевом курсе.
В это мгновение снаряд разорвался перед Фоменко И все сразу вспыхнуло вокруг.
— Горим, командир! — сказал штурман.— Чуть вправо, чуть-чуть…
— Прощай, штурман,— сказал Фоменко,— прощай, друг.
— Еще доверни,— попросил штурман.— Прощай!
— Сбрасывать нет смысла,— сказал Фоменко.— Иду на таран. Прощайте, товарищи!
…А Ландыш заговорил высоко в небе:
—«Мак» первый загорелся! «Мак» первый пошел на таран с торпедой. Букет, Букет, Мак взорвал транспорт противника.
— Штурман, видишь? — спросил Плотников.
— Вижу,— сказал Веселаго.
— Принимаю командование! — сказал Плотников. И тот час же все «МАКИ» услышали его протяжный спокойный окающий голос: — Внимание, «МАКИ»! Я — Плотников! Я — Плотников» Ближе, ближе! Смелее! Атака! Атака! Атака!»
…Говорят, что в военных архивах где-то сохранились эфирные записи боев. Их слушать без содрогания невозможно. Но и читать это тоже страшно — так буднично и в то же время геройски они умирали. Каждый день. Они делали эту работу ради нас, сегодняшних. Но почему-то кажется, что если бы они увидели сегодняшние телепередачи, фильмы, книги, поговорили бы с людьми на улицах, побывали в местах скопления молодежи, то горько и мучительно было бы от того, что они увидели бы… И от того, что ради сегодняшнего дня не стоило умирать. Не стоит сегодняшнее малодуховное общество потребления тех жертв.
Так что же делать? Как жить? Как смотреть им в глаза? Ведь они следят за нами не только со старых пожелтевших фотографий, портретов, с пленок кинофильмов. Они и там, как бы в вечном бою за нас, таких неблагодарных, таких чужих и таких других. Прикрывают нас от всего плохого.
Поэтому так трепетно семья и хранит эти газетные вырезки, наградные листы, список боевых вылетов. И смотрит, смотрит со стены портрет летчика (тот самый, который был в кино), как икона, как охранная грамота, как пропуск в чистое, светлое будущее без войны, без пошлости, без мерзости и предательства. Потому что пока мы помним их, мы сильны. И все у нас получится.