Штанько Григорий Трофимович

Нашел свое имя на обелиске
Его, в неизменном белом костюме, с медалями и знаками отличия, в городе узнавали все. И на ветеранском параде фронтовик Григорий Трофимович Штанько выделялся ростом, статью, выправкой. А еще неизменной улыбкой, распахнутой навстречу миру и людям душе. А как он кружился в вальсе, а как замирал в минуту молчания и закусывал губу до крови… Он все воспринимал и делал искренне и на пределе, участвовал во всем с такой готовностью, словно в последний раз…

Месяц назад он заглянул к нам в редакцию с книгами для детей Крыма «Зверобой», «Последний из могикан» — купил с пенсии. И, верный своему характеру, сказал: «Вот, пусть читают, романтики набираются». А мы решили его сфотографировать для газеты «в образе самого… Фенимора Купера». И он согласился! От редакции — ковбойская шляпа, а он прихватил из дома жилетку: «Как у Зверобоя точь-в-точь!» Он в свои 89 лет с упоением поддержал игру «в индейцев». А про шляпу сказал: «Я ее летом носить буду!». Мы хохотали вместе. И никто не знал, что видит его в последний раз…
Однажды, читая книгу памяти Карачаево-Черкесии, откуда он родом, читают ветераны скрупулезно, вдруг знакомые названия или фамилия однополчанина или фронтового друга. Но он наткнулся на свою собственную фамилию! Сомнений быть не могло! Он, Григорий Трофимович Штанько, числится своими земляками как погибший. И мало того, оказывается, есть обелиск, на котором высечена его фамилия. Он нашел этот обелиск и сфотографировался на фоне высеченной своей фамилии — как живое доказательство того, что и на войне чудеса бывают.
А их в его такой удивительной жизни было немало. Начнем с того, что он, 19-летний пацан, освобождал Белоруссию, Польшу. Брал штурмом Кенигсберг. И думал, что в 1945 году война для него закончилась. На самом деле, его ждали еще две войны – в Корее. Стариков после Победы демобилизовали, а молодежь осталась. И – на Владивосток, потом – до порта Посьет и пешим ходом до озера Хасан. В летном полку спросили, кто хочет учиться на механика. Он вызвался. Ему всегда все было интересно, тем более, он не успел до войны получить специальность. И выучился сначала на специалиста по приборам, а потом на механика. А потом уже служил в авиаполку. Там же, в Корее, позже на Дальнем Востоке. И когда в 1950 году началась война уже между Северной и Южной Кореей, наша часть была на границе. И самолеты, которые он готовил к бою, защищали небо дружественной СССР Северной Кореи.
– Григорий Трофимович, сейчас, когда туристов отправляют в Азию, им обязательно делают прививки.Очень специфические там условия. А как вас отправляли в Корею?
– Да погрузили в эшелон – и поехали. Все были счастливы, стариков после Победы демобилизовали, а мы, молодежь, остались. Месяц добирались до Владивостока, потом до порта Посьет и – пешим ходом до озера Хасан. Нас, пехоту, пешим ходом не удивишь – я в войну всю Белоруссию и Западную Европу пешком прошел. И никто ничего нам не делал, никаких прививок. А вот обратно, когда в 1948 выводили из Кореи, то да, пропарили, прожарили нас, как прокаженных. Даже побрили! В Россию ввезли чистыми…
– А пришли в Корею в августе 1945 года?
– Аккурат, когда американцы на Хиросиму и Нагасаки бомбу сбросили. Они сбросили 6 августа, а мы 9 уже стояли на границе с Кореей, и сразу же началась «операция по освобождению от японских захватчиков», как нам объявили. И про бомбу рассказали. Тогда про нее только и говорили. Не только японцы, но и корейцы были в шоке. А мне кажется, наше командование знало о планах американцев. Знало о бомбе, о сроках. Иначе, как бы так согласованно мы против Японии выступили? Они – бомбу, мы – уже войска подогнали…
– Ну и как, воевали?
– Да что вы! Мы там уже и японцев не видели. Они были так деморализованы, что спешно все войска вывели. Мы шли от города к городу, как бы устанавливая сам факт другого порядка.
– А как вас встречало население?
– Они, бедные, уже привыкли быть под пятой и кланялись любому «освободителю». Но, похоже, были рады, что японцев нет уже. Меня поразила крайняя нищета в деревнях и городах. Я сам был из бедной семьи, вырос в селе Ново-Ивановка Кабардино-Балкарии. Но окна в домах, завешенные бумагой… Раздетые, почти голые, сморщенные люди, копошившиеся в полях, затопленных водой… Я тогда впервые увидел, как выращивают рис.

После войны он работал на железной дороге. Еще там, на Дальнем Востоке, начал заниматься спортом. И, демобилизовавшись, продолжил занятия в клубе «Локомотив», был чемпионом по бегу всей железной дороги России! Очень гордился подарочными часами.
А выйдя на пенсию, с головой окунулся в ветеранское движение. И если надо было в проливной дождь идти на какую-нибудь встречу, он не просто шел, бежал. Может, за эту его готовность всегда участвовать в святом деле воспитания патриотизма его выдвинули делегатом от Туапсе, когда городу вручали в Кремле верительную грамоту Города воинской славы.
Автору этих строк тоже довелось быть в составе делегации в этот исторический момент в Кремле, поэтому я точно знаю: у Штанько и здесь была своя история.
Как положено, накануне встречи с первым лицом государства (а грамоту вручал лично Президент России, тогда, в 2008 году – Владимир Путин), мы все прошли инструктаж, что можно делать, что нельзя, нам велели оставить фотоаппараты и сотовые телефоны и так далее. Нам так хотелось сфотографироваться с Путиным, привезти для газеты эксклюзив. Как бы незаметно пронести маленький сотовый телефон с камерой? Через металлоискатель проскочить нереально… И тут Штанько говорит: «А давайте мне во внутренний карман! У меня все равно медали на пиджаке, они же прозвенят под рамкой, и никто меня обыскивать не будет!» Так и сделали. И пустили Григория Трофимовича вперед! Он даже бровью не повел, когда рамка зазвенела! Охрана, впрочем, насторожилась, остановили его, смотрят. «Ребятки! – говорит Штанько и обаятельно так улыбается. – Я ж все-таки ветеран, что ж я к Президенту – и медали снимать буду?» Ну, «ребятки» его и пропустили. Хотя, признаться, интуиция у них работает, уж очень подозрительно смотрели и на Штанько, и на нас. Но обыскивать ветерана, да еще на таком мероприятии не стали. А зря! Когда мы вытащили сотовый и попросили Путина сфотографироваться с туапсинцами, охрана нас убить была готова. А Путин, молодец, улыбался! И Штанько тоже.
Без улыбки мы его даже не представляем… Наверное, были моменты, когда ему было грустно. Когда одолевали болезни и подступала боль. Но никто этого не видел. И не увидит. Он навсегда останется для всех невероятным оптимистом, всегда готовым сию секунду куда-то бежать, что-то делать, помогать…