На фронт Константин Горожанин попал в 1941 г. 18-летним юношей. В первый год Великой Отечественной войны участвовал в обороне Москвы, затем в составе небольших отрядов выполнял разведывательно-диверсионные задания в тылу врага.
5 сентября 1941 года меня зачислили в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР (ОМСБОН). Собрались там люди самые разные: известные спортсмены, пограничники, сотрудники милиции и госбезопасности. Бойцов готовили очень серьезно: мы изучали стрелковое оружие, технику минирования и разминирования, принципы ведения партизанской войны.
Особое внимание уделялось физической подготовке – практиковались пятидесятикилометровые кроссы с полной боевой выкладкой, лыжные рейды по лесам Подмосковья. Тренировались до изнеможения; тех, кто не выдерживал, отчисляли в другие подразделения.
В октябре 1941 года ОМСБОН передислоцировали в Москву. Обстановка на фронте складывалась таким образом, что наше подразделение пришлось задействовать в организации обороны столицы: устройство сплошной линии заграждений на дальних и ближних подступах; минирование промышленных предприятий, стратегически важных объектов, государственных и правительственных зданий, которые предполагалось взорвать в случае их захвата немцами; создание непосредственно в Москве мощных опорных пунктов, с артиллерией и пулеметами.
В то время ОМСБОН была одним из самых боеспособных соединений в столице, и ей поручали оборону Кремля и центра Москвы.
На площади Пушкина по сей день сохранился большой дом с закругленным углом. В сорок первом его жителей эвакуировали. На нижнем этаже оборудовали ячейки для противотанковых ружей, на третьем – пулеметные гнезда, а на крыше, вдоль улицы Тверской, позиции бойцов с «зажигалками» – бутылками с зажигательной смесью («коктейлем Молотова»).
Я был первым номером расчета станкового пулемета. В те дни Москву часто бомбили. При налете авиации, когда все бежали в подвал, где было оборудовано убежище, нам с напарником приходилось туго. Оставлять пулемет нельзя, и, как самый сильный, я взваливал его на спину, держа за раму над головой. Второй номер поддерживал ствол. Весил пулемет 75 кг, таскать его приходилось в абсолютной темноте – электричество отключали для маскировки. В укрытие мы добирались последними, а после отбоя воздушной тревоги, поругиваясь и кряхтя, с продолжительными остановками на лестничных площадках возвращали свою «огневую мощь» наверх.
Улицы тоже погружались во тьму. По ним разъезжали оперативные машины, полуторки с патрулями, которые охотились за вражескими «сигнальщиками», пускавшими осветительные ракеты в направлении важных объектов и целей. Чаще всего это были завербованные абвером агенты. Иногда они использовали электрические фонарики, керосиновые лампы. В случае обнаружения «сигнальщики» яростно отстреливались.
Патрули вели наблюдение за домами, жильцов которых эвакуировали, охраняли продовольственные, промтоварные склады и магазины. Когда ловили воров, мародеров, то без суда и следствия расстреливали на месте преступления – по законам военного времени.
Провокаторы и вражеская агентура распространяли самые нелепые слухи, сея панику в столице, объявившей осадное положение. Нарастая, курсировал слух, что правительство выехало в Куйбышев, а вместе с ним и Сталин.
15 октября на заседании Государственного комитета обороны рассматривались вопросы об эвакуации столицы, минировании важнейших предприятий, других объектов, их уничтожении, если враг прорвется на улицы города.
Руководитель заседания Сталин высказался по ряду принципиальных вопросов, в частности, о панических слухах, распространяемых немецкой пропагандой и агентурой. Верховный Главнокомандующий прекрасно понимал, что приближается 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, а москвичи не видят знакомых примет подготовки к празднику, который всегда отмечался очень торжественно. Это, безусловно, способствовало появлению слухов, небылиц, пораженческих настроений, подогреваемых врагом. И Сталин принял решение о проведении на Красной площади военного парада. Дата мероприятия и вся подготовка к нему держались в строжайшей тайне.
Со второй половины октября роту солдат нашей бригады стали отправлять вечером на Манежную площадь и тренировать ходить «коробочкой». Конечно, мы не знали, почему так усиленно занимаемся строевой подготовкой. Многие недоумевали, потому что рвались в бой, но выполняли приказ. Накануне праздника многие догадались, в связи с чем проводились занятия. Однако в последний момент нам приказали стоять в боевом охранении.
Ровно в 7.00 я занял пост у ГУМа, напротив Мавзолея Ленина. Утро выдалось холодное. На Красной площади не было почти никакого оформления, только на здании ГУМа большие портреты Сталина, Ленина и плакат с призывами.
Парад начался в 8.00. Принимал его маршал С. М. Буденный, который потом поднялся на трибуну мавзолея. Сталин выступил с речью: «Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!».
Начался сильный снегопад. Колонны шли походным шагом, молча, слышался только шелест снега и тяжелая поступь тысяч натруженных ног.
В декабре 1941 года, перед началом наступления Красной Армии под Москвой, подразделения ОМСБОНа проводили разминирование проходов в минных полях, а в феврале 1942-го, после разгрома немцев, пришлось убирать собственные противотанковые мины.
Земля смерзлась и окаменела. Саперная лопатка скользила, срывалась. Выручал штык, которым легонько накалывали грунт, помня, что на глубине тебя чутко слушает заложенная тобою же адская машина. И даже когда добираешься до нее, то неизвестно, как она себя поведет. Сохраняя ровное дыхание, бережно нащупываешь взрыватель, почти негнущимися от мороза пальцами тянешь его, забывая обо всем на свете. И не дай Бог, чтобы сорвалась чека. Обмороженные пальцы плохо подчиняются, а надо во что бы то ни стало удержать маленькую юркую железку, которая может унести твою жизнь.
Вот у Женьки Рогова, моего закадычного друга, когда он докопался до мины, расчистил ее от мерзлых комьев земли и подобрался к взрывателю, все шло хорошо. Но когда, казалось, надежно подцепил шток, сорвалась чека. Огненный взрыв вздыбил землю.
За час до этого на привале мы дружно дымили махоркой, Женька читал мне письмо из дома и сокрушался, что без него старуха мать и отец-инвалид не могут управиться по хозяйству. И вот Женьки не стало. Мертвая тишина повисла над полем…
…В конце 1942 года меня определили разведчиком-минером в отряд из двадцати человек, которому предстояла заброска в Карелию в целях выведения из строя важной железнодорожной ветки, для работы с местной агентурой и визуальной разведки противника. Подразделение обеспечили по последнему слову техники – мины нового образца, автоматы и даже специальное устройство для бесшумной стрельбы «Бронит».
В первых числах января 1943 года отряд из Москвы перебрасывали в пригород Беломорска, подальше от любопытных глаз. Провожать его приехал сам генерал П. А. Судоплатов, легендарный начальник 4-го управления НКВД СССР, ведавшего всей разведывательно-диверсионной деятельностью по линии госбезопасности в тылу немецких войск. Каждый отряд перед заброской он напутствовал лично.
Павел Анатольевич, проходя перед строем, заинтересовался моим вооружением. Я показал новенький автомат ППШ с круглым диском, несколько ручных гранат, револьвер системы Наган и десантный нож. Остальные бойцы были вооружены пистолетами ТТ, а командир группы – пистолетом-пулеметом.
В Беломорске мы полтора месяца акклиматизировались, изучали обстановку, осваивались. Потом поселились в бараках поселка Шижня, где раньше жили заключенные – строители Беломорско-Балтийского канала. Тренировки не прекращались ни на один день. Тем временем командование решало, как перебросить нас за линию фронта: по воздуху, суше или воде.
Стылой мартовской ночью 1943 года на двух баркасах, буксируемых сторожевыми катерами пограничников, нас переправили через Онежское озеро в район Петрозаводска, на занятую немцами территорию. После короткой передышки двинулись к железной дороге Массельская – Петрозаводск, которая по карте находилась в четырех километрах.
Дорога шла в южном направлении: через болота, топи и леса, между озер. Насыпь, по которой были проложены рельсы, возвышалась на несколько метров и хорошо просматривалась немецкими и финскими постами.
Иногда проезжала патрульная дрезина – немецкая речь далеко разносилась над водой: ее сопровождало пиликанье губной гармоники, смех. Мы определили интервалы движения, время смены охраны у семафоров, будок смотрителей, на разъездах, наметили подходы к железнодорожному полотну.
По команде «Вперед!» подхватываю мину и рывком преодолеваю открытое пространство у насыпи. За мною устремляются еще двое подрывников, фигуры которых вскоре исчезают в кустарнике справа и слева от меня.
Зная, как тщательно осматривают немцы железнодорожное полотно во время патрулирования, стараюсь работать аккуратно. Расстелив кусок брезента, саперной лопаткой делаю углубление, ссыпая землю на брезент. Травинки с корешками и луковичками кладу отдельно. Пот заливает глаза, руки ноют от напряжения. Аккуратно выбираю лишнюю землю и на дно ямки бережно опускаю деревянный ящичек, в который уложена восьмикилограммовая мина. Взрыватель у нее электрохимический – через двадцать минут после подключения обычной батарейки запускается адский механизм, способный разрушить полотно и сбросить железнодорожный состав. В случае обнаружения таких мин противнику ничего не оставалось, как подрывать их.
Затем все проделываю в обратной последовательности: укладываю грунт, дерн травинка к травинке, камешки – каждый на свое место, заметаю следы и возвращаюсь к своим. В тот день на протяжении трех километров мы установили 12 мин с разным (до одного месяца) временем срабатывания от вибрации, вызываемой движением поезда.
Чтобы проверить действие одного из зарядов, решили подождать появления состава. Это был эшелон с немецкими солдатами. Раздался взрыв чудовищной силы, вагоны, наползая друг на друга, ушли под откос. Удовлетворенные результатом, мы быстро покинули место диверсии и присоединились к основной группе.
К тому времени немцы покончили с партизанским движением в здешних лесах, и когда загремели взрывы, у них не было сомнений – в тылу действует хорошо подготовленная разведывательно-диверсионная группа, поэтому на нас объявили охоту.
Отряд быстрым темпом уходил лесами и болотами, минуя селения. Направление – райцентр Падены у самой границы с Финляндией. Здесь должна была состояться встреча офицера разведки с агентурой из местных жителей.
На второй день пути из-за отказа рации пропала связь с Центром. Попытки починить оказались безрезультатными, поэтому пришлось ее утопить в болоте.
Напрасно в заранее обусловленном месте мы ждали самолет с боеприпасами и продуктами. Он не прилетел: очевидно, командование не рискнуло направлять посылку отряду, от которого перестали поступать радиограммы. Оставалось надеяться только на собственные силы.
Через десять суток интенсивного движения кончилось продовольствие. Перешли на подножный корм – грибы, клюква, на которые вскоре уже не могли смотреть. Нас преследовали усталость и постоянное чувство голода, износились обмундирование и обувь. Около Паден устроили небольшой привал, пока оперработник проводил встречи с агентурой, однако отдых оказался коротким – встречи прошли быстро и успешно. Теперь надо было срочно доставить полученные сведения за линию фронта. Тем более что, по поступившим данным, в райцентр прибыли батальон егерей и две роты зондеркоманды для прочесывания местности.
Немцы появились раньше, чем мы рассчитывали. Завязалась перестрелка, в ход пошли гранаты. Были убиты двое наших бойцов. Противник теснил нас к непроходимому болоту, рассчитывая взять в плен или утопить.
Пришлось идти через болото, но матушка-природа выручила нас. Тонкий мерзлый многолетний слой болотной травы, хоть и колыхался под ногами, но держал. Вооружившись шестами, мы шли след в след, промеряя глубину. Рваные сапоги разбухли и норовили соскользнуть с ног. Лай немецких собак становился все глуше. Каратели не рискнули преследовать отряд, но плотно обложили болото засадами. К вечеру, когда вышли на твердую землю, удачно миновали одну из них – фашисты выдали себя тихим говором.
Однажды ночью, пересекая очередную топь, натолкнулись на сухой бугорок вблизи болота. Он оказался довольно большим. Решили немного отдохнуть, подсушить одежду, подлатать обувь. Только расположились, как в полной тишине вдруг протяжно заскрипела дверь, и откуда-то из-под земли послышались голоса немцев.
Было искушение забросать землянку гранатами, но вступать в бой нельзя: неуязвимость отряда – в скрытности его передвижения. Посидели еще минутку-другую и полезли обратно в болотную жижу…
До своих оставалось совсем немного, около сотни километров. Но это если идти напрямик – по блокированному противником перешейку между двумя озерами, к которым мы скоро вышли. Передохнув, выбрались на скальный склон, поросший редким сосняком, и, укрывшись за валунами, вели наблюдение.
Картина была безрадостной: слева по склону – вражеские доты с торчащими стволами пулеметов, внизу – перешеек, перегороженный рядами колючей проволоки. Идти в обход чрезвычайно далеко, да и сил уже не осталось, а егеря вот-вот выйдут нам в спину.
Наше внимание привлекли цилиндры, висевшие на проволоке вдоль берега, – это были мины натяжного действия. С виду – обыкновенные куски трубы, но внутри они залиты толом. Ночью эту преграду не пройти.
Тогда командир решил:
– У нас нет выбора. Идем сейчас. Внаглую!
Не таясь, спустились к воде и, растянувшись цепочкой, не спеша, как будто не раз это делали, по кромке озера направились к проволочным заграждениям. Расчет был на то, что немцы, ошалев от такого нахальства, примут наш отряд за свое подразделение.
Шли не торопясь, под дулами торчащих из дотов пулеметов, ловя обостренным слухом обрывки чужих фраз. Когда шагали через заграждения, нервы звенели струной, а мозг сверлила одна мысль: когда же немцы откроют огонь? Мы были готовы ответить – нам нечего терять! Время тянулось мучительно долго. Если бы кто-то запаниковал и побежал, то нас бы всех до единого положили на голых камнях перешейка.
Перебравшись через колючую проволоку, так же неспешно пошли дальше. И только когда скрылись за скалистым уступом, вздохнули с облегчением – мы на нейтральной территории. Через двое суток пути оказались в расположении бригады советских войск.
Как потом узнали, нас давно уже похоронили – как-никак почти полгода без связи. Хорошо, что не успели отправить похоронки родственникам.
Разведданные ушли по назначению и были использованы при планировании операций по освобождению Карельского полуострова и блокадного Ленинграда. А нам предстояло готовиться к «рельсовой войне» в белорусских лесах…
Награждён орденами Ленина и Отечественной войны II степени, медалями «Партизану ВОВ» I степени, «За оборону Москвы», «За победу над Германией». Уже в мирное время ему присвоены медали «За боевые заслуги», «За выдающийся вклад в развитие Кубани» II и III степени.
Вернуться на главную