Купянская Галина Николаевна

Мы «кисейными барышнями» не были
В станицу Советскую Краснодарского края я переехала из Воронежской области, когда мне было 10 лет, в 33-м году. Там с отличным аттестатом окончила школу, без экзаменов поступила в Харьковский электротехнический институт. Летом после 1 курса, как и все студенты, собралась к родителям на каникулы.
И в это время объявили о войне. Я вернулась в Советскую, уже все мальчишки начали подавать заявления в военкоматы с просьбой взять на фронт. Мы тоже рвались на войну. Но тогда нам сказали: «Ну а вы, девочки, пока подождите, ваше время еще не пришло». А в апреле 42-го, когда наши войска уже несли большие потери, вышел указ правительства о массовом призыве женщин в советскую армию. Я поехала в Армавир, где находилась «учебка». Так начался мой военный путь. Именно там зазвучала первая песня наших голосистых кубанский девчат «Вставай, страна огромная».
Тогда в Армавире оставалось командование 74 батальона, отделение воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС). 12 мая мы приняли присягу и нас начали обучать. За городом, где сейчас водоемы, была площадка, засыпанная гравием. Там мы отрабатывали ползки по-пластунски. Сейчас, выступая перед студентами, часто говорю: вот вы делаете себе джинсы модные, с дырками. А мы тогда (нам не успели еще выдать обмундирование) в своих юбочках, платьях, в полной выкладке: винтовка, патронташ, противогаз, скатка с шинелями на плечах, отрабатывали ползки по-пластунски. И наши юбочки были потерты не от того, что гнались за модой, а потому что юные девочки готовились защищать Родину. Ничего не умеющими, «кисейными барышнями» мы не были никогда. Не были слабыми и инертными.
Еще в школе мы, девчонки, наравне с ребятами сдавали нормы ГТО. У меня даже есть довоенный значок – ворошиловский стрелок. Бег, прыжки в высоту, канат – все это мы умели. Даже на турнике иногда девчонки больше подтягивались, чем мальчишки. И когда нас призвали, было, конечно, легче. Нас со школы готовили к войне, говорили, что мы – единственная страна в окружении капиталистических государств, поэтому нужно быть ко всему готовыми.

Мне часто снятся те девчата

В «учебке» мы изучили виды самолетов, их полеты, а также радио и телефонную связь. У каждого самолета свой звук. Например, летит немецкий бомбардировщик. Он издает такой глухой, грубый, отрывистый гул. Наши самолеты «поют» мягче. Или самолет-разведчик Фокке-Вульф «Рама», который старались всегда сбить. У него тоже своеобразное звучание – не перепутаешь.

Это очень ответственная работа – определять самолеты, потому что ошибиться нельзя, ведь можно поставить под удар свой самолет. Нельзя было ошибиться и курсом самолета, хотя летчики тоже хитрили. В бой мы не ходили. Но ощущение того, что рядом смерть не покидало никогда.

В Карпатах у меня был случай. В лесу, на маленькой сопке у нас был пост. Это землянка, в ней – пять человек, все девушки. Начальник, два наблюдателя и два телефониста, дежурившие по очереди. Вдруг прекратилась с ними связь, а мы тогда стояли в городе Бельцы, Молдова. Мы, две «дивчины», я как старшая, командир отделения при батальоне, катушку на себя – и пошли искать разрыв. Нашли, соединили – никто не отвечает. Приходим на пост – все девушки мертвы.  Та, которая была около телефона, так и осталась лежать, голова склонилась к аппарату… Тот, кто видел такое, никогда не забудет.

У нас на фронте был женский коллектив, мужчин было мало. Верю в женскую дружбу. До сих пор не могу без слез слушать песню «На безымянной высоте», я пою ее на свой манер: «Мне часто снятся те девчата, друзья моих военных дней. Землянка наша в три наката, сосна сгоревшая над ней».  Как сейчас перед глазами эти восемнадцатилетние девчонки, которым бы еще жить и жить…

Армавир было не узнать

Осенью 42-го мы несли службу в Дагестане, в горах шли бои. Зимой начались контрнаступления, и 24 января 1943 года на рассвете мы вошли в Армавир.

Было еще темно. Горели дома. Пахло гарью. В небо поднимался дым. Я не узнала родной город. Весь центр был в руинах. Груды битого кирпича, арматуры, бетона, стекла. Не было драмтеатра, дворца пионеров, горкома… От роддома остались одни стены. Были разрушены все промышленные предприятия, школы, больницы. Центра города не было вообще, и только на окраинах частные домики были еще целы.

Пока не освободили Кубань, мы несли службу здесь. Потом была Украина, Молдавия, и в 45-году – Румыния. К тому времени я уже была секретарем партийной организации роты. В Румынии мы и встретили Победу.

Помню: вдруг ночью радистка принимает сообщение: «Победа! Конец войне!». Девушка выскочила в комнату, где отдыхали остальные и закричала: «Девчата, Победа! Конец войне!». Кто в чем был, схватили автоматы ППШ и выскочили на улицу. А в диске ППШ 72 патрона. Так мы весь этот диск в воздух выпустили. А внизу находилось румынское село. Местные жители перепугались, выскочили на улицу. Бегут к нам, спрашивают: «Что случилось?». А мы им: «Гитлер капут, Победа!».

Война, конечно, оставила на моем здоровье свой след. Когда служила в Молдавии, поехала в командировку. Помню, поезд только подошел к станции, началась бомбежка. А я как раз собиралась выйти из вагона. Открыла дверь, и меня взрывной волной отбросило метров на пятнадцать. Потом лежала в госпитале, а потом – еще долго не слышала и сильно заикалась.

Первую свою награду, медаль «За боевые заслуги» я получила в 44-м году за участие нашей воинской части в Ясско-Кишиневской операции. Медали за оборону Кавказа, за победу над Германией, орден Отечественной войны II степени.

После демобилизации я поступила в астраханский медицинский институт, проучилась месяц, но отголоски контузии, сильные головные боли вынудили прервать обучение. Комиссия запретила заниматься целый год. И я вернулась на Кубань. После двухгодичной партийной школы работала в краснодарском крайкоме партии инструктором организационного отдела.