Материал предоставлен
газетой «Зори», опубликовано 16 октября 2016 г.
2 августа, в день гибели Максима Кузнецова, в Северской собирались помянуть его родственники и друзья. Приезжала и девушка Максима Лена с уже взрослым сыном, названным в честь него Максимом. Парень в этом году окончил школу.
Прошло двадцать лет, а боль не уходит. Как никуда не уходит настоящая любовь и верная дружба. Остаётся добрая память и старые пожелтевшие газеты в семейном архиве.
Из очерка Святослава КАСАВЧЕНКО «Мирный договор с Чечнёй опоздал ровно на одну войну», опубликованного в газете «Комсомолец Кубани» 4 июня 1997 года под рубрикой «Книга Памяти»:
«Эта война легла на плечи родившихся в 1976-м. Именно они, массово призванные в 1994-м, оказались в пекле. Самые боевые из «боевых» генералов не умели воевать в тех лабиринтах городов, куда выплеснули мальчишек, едва наученных стрелять по ростовым мишеням из положения «лёжа».
Они, рождённые в 1976-м, на своей крови учились уходить от пуль, скользя по глине осенних склонов. На предельной скорости юзить в БТРах по жирной колее раскисших просёлков, удерживать технику на щебёнке перевалов.
…И не отпуская автомата, обедать сухпаевской перловкой, разогретой в выхлопной трубе транспортёра, да кривыми горьковатыми огурчиками, собранными в кепку отчаянным прапором на одном из минных полей.
Общая фотография класса. Мальчики. Девочки. Выпуск 1993-го. Лилия Николаевна Кузнецова рассказывает: «Этот был в Чечне. И этот воевал. Служил в спецназе. Полсотни боевых операций. Инвалид второй группы. Награждён орденом Мужества. На работу устроиться не может…» (от ред.: речь идёт об Олеге Ратникове, друге и однокласснике Максима).
Сын Лилии Николаевны Максим во втором ряду. Светлые кудри. Улыбка. Единственный выпускник северской 45-й школы, не вернувшийся с чеченской войны.
О сыне Кузнецовы мечтали долго. Родила его Лилия Николаевна в 37 лет. Дочка Катя уже училась в седьмом классе. В детстве Максим много болел. Лет в 15 сестра затащила его в спортивный клуб. Тренажёры, тяжести пошли на пользу.
В свободное время — друзья и книги. За тягу к чтению друзья прозвали Максима ходячей энциклопедией.
Окончание школы. Попытка поступления на юрфак КубГУ. Не прошёл. За год между школой и армией выучился на водителя. Вторая попытка поступления на юрфак сельхозуниверситета. Взяли на заочное отделение. Максим узнал об этом почти через год. Приехал из армии в отпуск, а дома письмо: «Почему не явились на сессию?»
Хотел ли Максим в армию? На его детских рисунках солнце уничтожает ядерные ракеты. Подпись: «Нет войне». В обстоятельных письмах из Чечни — рассказ, как для бригады ОРТ инсценировали ожесточённую схватку в самом центре лагеря батальона связи… Камера снимает дым, пальбу, манёвры техники. Несут раненых. А чуть в сторонке сидят не задействованные в спектакле солдаты и хохочут… Но при всех своих пацифистских настроениях, он от службы не прятался.
Февраль 1995-го. Призыв. Учёбка в Ейске. Парня учат на командира «тунгуски». Частые поездки в Ейск. Присяга. «Мама, я так волновался, приедете вы или нет»…
Первого мая «учебку» расформировали. Максим попал в Майкоп. В злополучную 131-ю бригаду, только что вышедшую из Чечни. Из 21 «тунгуски», вошедшей в Грозный, в Майкоп вернулась одна. Выучившись на командира установки, рядовой Кузнецов становится мотострелком.
Атмосфера в бригаде жуткая. Дедовщина. Дагестанское землячество. Приезжающие родители видят синяки на лицах друзей сына. Максим ни на что не жалуется. Но внешне измотан, какой-то зелёный отлив на коже. Состояние предобморочное. Мать приводит его в санчасть, парня госпитализируют…
131-я Майкопская бригада много лет была «кадрированной». То есть кроме вооружения, боеприпасов и командиров в ней никого не было. В 1994 году её укомплектовали «личным составом» согласно штату. Не обученных парней за несколько дней уничтожили в январе 1995-го. Из семисот «майкопчан» выжило меньше двухсот. Выжившие устроили «весёлую» жизнь новобранцам.
Лилия Николаевна вспоминает: «Конфеты, сигареты, всё, что мы привозили, Максим старался спрятать подальше, чтобы донести до своей роты. Грабили в открытую. Старослужащие прямо на КПП выворачивали карманы на глазах у родителей…»
Тогда же Кузнецовы наблюдали следующую сцену: крепко пьяные дембеля с голыми торсами подходят к проходной. Нетрезвые возгласы. Офицеры отводят глаза — парни уже уволились. Один из гуляк бросается Лилии Николаевне на грудь. На его глазах слёзы: «Тётенька, я живой! Живой!»
«Майкопчане» знали — январский выезд в Чечню не последний. Для этого и прислали в бригаду пополнение, чтобы опять отправить её на боевые. Кузнецовы боялись за сына. Куда угодно, только подальше от войны. В ход пошли все знакомства, пенсионный возраст родителей. В результате — перевод Максима в Краснодар. В/ч 14404. Отдельный батальон связи. Тот, что на Сенном. Напротив цирка.
Здесь служилось легче. Максим на хорошем счету. Дисциплинированный, сообразительный, классный водитель. В увольнения приезжал в Северскую. Вся семья ждала демобилизации.
Но оставалась Чечня.
«Начальнику ТГЦ. Рапорт. Настоящим докладываю, что я, рядовой Кузнецов М.А., со списком замены военнослужащих в Чеченской Республике ознакомлен. Возражений не имею. Ехать согласен. 30.04.96. ряд. (подпись) Кузнецов».
Текст рапорта записан в блокноте Лилии Николаевны. Мать вела свой дневник. Сама зачеркивала дни. Переживала страшно. Родители встречались с командирами. Те успокаивали: «Мы — связь. Стоим в тихом месте. В боях не участвуем. Потерь нет». Лилия Николаевна отвечала: «Не дай Бог, что случится. Я — женщина пожилая. На всех заборах напишу, что вы убийцы».
Но Максим решил: «Мама, не надо препятствовать. Как я пацанам в глаза смотреть буду? Я поеду в Чечню».
У каждого была своя Чечня. Одни штурмовали дворцы и мосты. Участвовали в операциях по «зачистке». Другие сидели достаточно далеко от передовой. Хотя как определить, где передовая, если Чечню на КамАЗе можно пересечь за полтора часа?
Батальон Максима дислоцировался возле Ведено. Обеспечивали связь группировки. Дорогую технику, нашпигованную аппаратурой, под пули боевиков никто не поставит. Дорога контролировалась омоновцами. Вокруг несли караульную службу мотострелки. Местечко действительно было тихим.
Смерть, как бывает на войне, пришла с тыла.
Дело в том, что майор, занимавшийся рекогносцировкой, поставил связистов на минное поле. Чтобы избежать подрывов, по месту будущего лагеря сначала прошли танки. Прогремело восемь взрывов. Потом сапёры обезвредили ещё восемь устройств. Поле казалось чистым.
Из «района выполнения служебно-боевых задач» Максим прислал три письма. Спокойные по тону. С зарисовками из быта. С просьбами прислать сигарет, конвертов, того-сего по мелочи. Смеялся над журналистами, гонящими по ТВ «показуху».
Война была непонятной. Солдаты разворачивали телескопические антенны. Налаживали связь с Ханкалой, Грозным, Краснодаром. А из леса на ишачке выезжал аксакал и по мобильному телефону разговаривал с Москвой. По телевизору показывали бои, случившиеся за час до эфира, а последнее письмо из Чечни Кузнецовы получили на следующий день после похорон сына.
За всю чеченскую войну краснодарский батальон связи потерял двух человек. В их гибели не было героизма. Парни сложили головы по недомыслию начальства.
Как я уже говорил — поле казалось чистым. Максиму и ещё одному солдату дали задание рыть траншею. Макс, отслуживший уже полтора года, мог отказаться и послать рыть молодого бойца, но он великодушно похлопал «салагу» по плечу: «Пойду, разомнусь».
…Лопаты нехотя вонзались в утрамбованную глину. Олег Мешалкин отошёл в сторону, нагнулся и сказал что-то типа «нашёл». Раздался щелчок. Опытные вояки легко бы узнали в нём звук сработавшего запала. Упали бы на землю. Но мальчишек этому не учили. Грянул взрыв. Следом — второй. Максим, стоявший в девяти метрах, начал оседать. Подбежавшим к нему товарищам шепнул: «Идите к Олегу. Ему больше досталось».
Потом, разумеется, было расследование. Оказалось, ни танки, ни сапёры не обезвредили две гранаты, связанные проволокой через чеку. Гранаты «Ф-1» были прикопаны на 25-30 сантиметров. Рядовой Мешалкин задел растяжку. И был убит первым взрывом. Осколки второй «лимонки» нашли Максима. Вертолётом Максима доставили в госпиталь Ханкалы. Там он и умер через девять часов от множественных ранений и кровопотери. Отец Максима, врач-реаниматолог Александр Сергеевич Кузнецов не находил себе места: «Сына проспали. Его можно было спасти. Я сам не раз вытаскивал с того света и более «тяжёлых». Куда смотрели эти военные медики?!» Александр Сергеевич хотел лететь в Моздок, Ханкалу, Грозный искать виноватых. Почему мальчишке дали истечь кровью? Всю жизнь спасавший людей отец не находил этому ни объяснений, ни оправданий.
Максим погиб 2 августа, а 6 августа в Северской были похороны. В этот день истекли полтора года службы Максима, превращённые Президентом России Ельциным в два. Сам Президент не сходил с экранов телевизоров. У него была инаугурация. Борис Николаевич обещал навести порядок и прекратить войну…»
Вернуться на главную