Сенкевич Галина Сергеевна

По исторической справедливости над поверженным рейхстагом рядом с красным знаменем надо бы было поднять госпитальный флаг – белое полотнище с крас-ным крестом. Это я понимаю только сейчас, спустя 70 лет после Победы, слушая глуховатый голос Галины Сергеевны Сенкевич – фельдшера по профессии и гос-питальной сестры милосердия по судьбе.
Госпитали в Туапсе бомбили в 1942 -м так часто, что мед-персонал перестал на них обращать внимание. Иначе не-возможно было работать. Например, операции или пере-ливание крови никогда не прерывали.
«Потерпи, миленький, потерпи…»
Студентка третьего курса медицинского техникума Галка Сенкевич еще не знала, что ад, доставленный в тот день на палубе теплохода «Крым», только начало военной Голгофы. В милом Туапсе стоял июль, месяц беззаботных каникул и ласковых пляжей и середина курортного сезона. Так все и было бы, если б две недели назад не наступило 22 июня. И вот теперь – прогулочный теплоход «Крым», от киля до кло-тика заполненный болью, запахами крови и гноя – первые полторы тысячи раненых, доставленных в Туапсинский порт. С борта их сгружали матросы – всем экипажем. Из порта раненых везли автобусами и грузовиками, и вот тут немно-гочисленным медсестрам и нянечкам Туапсинской горболь-ницы приходилось уже самим управляться. Каждого ранено-го – а это был рослый кадровый боец, еще не знакомый с военной голодухой – надо было положить на носилки, отне-сти в палату, коридор или на операционную, перегрузить на кровать или брошенную на пол шинельку и скоренько-скоренько вернуться за очередным «ранбольным», как их именовали в госпитальных документах. От роду субтильная Галка таскала носилки с Настей Тесля, которая хоть и учи-лась курсом старше, но едва ли по грузоподъемности пре-вышала подругу. Перепуганные девчонки глохли от стонов и солдатского мата, после двух десятков ходок бессильные пальцы уже не удерживали носилки, пока они не догадались приматывать их бинтами к кистям рук. Отнеся последнего, они мечтали замертво рухнуть на пол в больничном кори-доре, но из операционной в окровавленном халате выгля-нул доктор Гранников и озабоченно сказал: «Девочки, бы-стро мыться и одна – на перевязку, вторая – ко мне, асси-стировать».
Это был первый транспорт с ранеными, потому они так его и запомнили.
Уже к осени 1941 госпитальные суда пошли в Туапсе сплош-ным потоком – морские транспортники, несущие на борту по 1,5 – 2 тысячи раненых. За первый год войны госпитали Туапсе приняли около 300 тысяч раненных, 120 тысяч эва-куированных и 2 тысячи оставшихся без призора детей. По всем эвакуационным раскладам небольшой курортный го-родок должен был бы захлебнуться в этой ниагаре горя. Ес-ли бы не они, матери, жены, дети ушедших на фронт муж-чин, которые приняли на себя этот гидравлический удар и не дали сорваться эвакуационному потоку в пропасть… «Фронт должен быть спокоен за свой тыл» – эту стратегию женской войны в Туапсе никому не надо было объяснять. Каждый квадратный метр школ, клубов, детсадов, любых свободных жилых площадей был заставлен госпитальными койками, устелен матрацами, перегорожен простынями, за которыми 24 часа в сутки шли операции.
Выпадала ли хоть единожды тебе, читатель, невеселая участь ухаживать за лежачим больным? Одним-разъединственным? Редкое милосердие способно сегодня долго выдерживать такое испытание, иначе отчего хрониче-ски не хватает для стариков мест в интернатах для престаре-лых?
По воспоминаниям военврача М. Марченко, среди бойцов, поступавших с фронта в туапсинские госпитали, 65–70 про-центов были тяжелораненые. Тяжелораненый – это означает режим ухода как за грудным младенцем, с той существен-ной разницей, что кричит и матерится от боли он как ражий мужик, да и подгузников тогда еще не придумали.
Оставшихся в городе студенток медтехникума, как и врачей, на все госпитали, конечно, не хватало. Например, в гор-больнице из медсестер работали только они, недоучившая-ся акушерка Сенкевич и не успевшая сдать выпускные экза-мены фельдшер Тесля, В краеведческом музее города хра-нится канцелярская папка с воспоминаниями детей военной поры:
«Я часто вспоминаю свое детство в войну… Мама работала санитаркой в госпитале, а там уже не хватало перевязочного материала. Она приносила домой использованные бинты, мы их отстирывали от гноя и крови и сматывали в клубки… А еще помню, как пахло хлоркой и грязными бинтами в гос-питалях, где я с одноклассниками давала концерты. Раненые нам дарили кусочки сухарей – я до сих пор помню их вкус». Д.Полякова (Куделина).
«Я и мои одноклассницы были назначены грузчицами на санитарное судно, которое перевозило раненых из Одессы и Севастополя. На каждую из нас приходилось по 250–300 раненых. В плавании нас постоянно бомбили, не раз мы го-рели и тонули…Сколько же хорошего народу тогда погиб-ло!» В.Щетинина, «Будь проклята война!»
…А кто сегодня вспомнит, например, о подвиге рядовых по-левого прачечного отряда, сформированного из десяти-классниц туапсинских школ? Он дислоцировался на «Гроз-нефти» и туда вереницами шли машины с грязным солдат-ским обмундированием и окровавленным госпитальным постельным бельем. Руки этих рядовых на всю жизнь оста-лись стертыми суровой бязью мужских исподников и едким каустиком. А о комсомольских бригадах юных грузчиц, толь-ко в первые 12 месяцев войны в прямом смысле слова при-нявших с бортов госпитальных судов на свои руки каждого из 300 тысяч раненых?
А потом война подошла к самому городу. И стойкость его обороны в немалой степени была обеспечена мужеством его женщин.
«Смерть летала над Туапсе и швыряла бомбы»
Упорство защитников Туапсе обесценило стратегический успех фашистского «броска на юг». В туапсинском порту Черноморский флот обрел стояночную и ремонтную базу, грозненская нефть без Туапсинского НПЗ годилась разве только для разжигания костров.
«Господи, как же нас бомбили! – лицо Галины Сергеевны дрогнуло – Летом 42 года я не помню ни одного дня без авианалета».
И это не ошибка памяти! В августе этого года Туапсе перенес 112. А в сентябре 120 бомбардировок. Цветущий примор-ский город был стерт с лица земли. Его население – женщи-ны – ушло в развалины, как первохристиане в катакомбы.
В полетных картах сбитых фашистских летчиков наряду с во-енными объектами в качестве целей были обозначены де-сятки наиболее крупных туапсинских госпиталей. И как же часто «белокурые бестии» были точны, атакуя именно эти цели бомбометания с белым госпитальным флагом.
«Госпитали бомбили так часто, что медперсонал перестал на них обращать внимание. Иначе невозможно было работать, – вспоминает Галина Сергеевна Сенкевич – Например, опе-рации или переливание крови никогда не прерывали. И ес-ли от разрыва бомбы в операционной вылетали стекла, медсестры бросались на стол, чтобы телом закрыть опера-ционное поле на раненом».
Документы музея донесли до нас скупую и отрывочную во-енную хронику: доктора Конкина. Бликова, Симакова про-должали работать, уже имея на руках эвакуационные свиде-тельства. Во время операции была тяжело ранена главный врач госпиталя Ксения Максимчук, убило санитарку Радец-кую, работницу столовой Алехину. В хирургическом отделе-нии горбольницы остались только врач Галина Ступаченко, две медсестры (Сенкевич и Тесля – А.Р.) и санитарка. Доктор Симакова вела прием в заводской амбулатории. Когда зда-ние разбомбили, перешла в городскую поликлинику. Когда и в это здание попала бомба, доктор Симакова продолжила прием под открытым небом… Рапорт о потерях после одной из бомбежек: «Убито 14 раненых, медсестры Бабкина и Смирнова и еще 5 сотрудников больницы». Госпиталь пере-базировали в помещение детских ясель, но вскоре «юнкер-сы» уже пикировали на крышу этого здания.
Часто, отработав 12-часовую смену, медперсонал в полном составе уходил оказывать помощь жертвам очередной бом-бежки. Случались трагедии, в возможность которых сейчас отказывается верить разум. Взрывной волной оторвало го-лову мальчику. Его тело доставили в поликлинику на осви-детельствование… и главный врач поликлиники Александра Руденко опознала в нем своего сына… На следующий день почерневшая от горя Александра Порфирьевна вышла на работу – а в порт пришел очередной транспортник с ране-ными.
Мы теперь одной крови – боец и я
Эта история из военной жизни туапсинского тыла и ныне кажется ее участникам столь незначительной, что Галина Сергеевна Сенкевич о ней едва вспомнила. Просто одни су-тки из хроники долгой войны. Восстановить ее удается по воспоминаниям их коллеги, госпитального хирурга Ступа-ченко:
«Это началось в самом конце 1941 года. В 12 часов ночи в Туапсе был получен приказ: «Дать для обороняющего Сева-стополя 120 литров донорской крови». Сроки не оговарива-лись, но нам стало известно, что за первой партией крови самолет прилетит уже вечером».
Несясь в присланной машине через ночной город, Галина Михайловна лихорадочно соображала, где взять необходи-мое количество цитрата для консервации и специальные емкости для такого объема крови, Но главное – как успеть найти, обследовать столько доноров, взять у них кровь и подготовить ее к транспортировке. На все про все – 20 ча-сов!
Напомню, продуктовая карточка давала работающему по 12 часов человеку 500 граммов хлеба, иждивенцу – 300. Нет, это был еще не голод, но сводящее с ума хроническое мно-гомесячное недоедание. И этим людям предлагать сдать кровь?
Но вовсе не это обстоятельство казалось трудным. Сложнее было ухитриться глубокой ночью собрать доноров. Тут Сту-паченко выручил незабытый навык бывшей пионервожа-той: по тимуровской тревоге вскоре она собрала в вестибю-ле госпиталя два десятка красногалстучных посыльных. Каж-дый получил несколько адресов уже известных в больнице доноров, а через несколько часов уже заработал врачебный конвейер: рентген-кабинет – узкие специалисты – лаборато-рия отбора крови. Доноры приходили целыми семьями: ма-тери вели дочерей и невесток. Если кому отказывали по слабости ее здоровья, обиженная устраивала скандал. «Кровная обида» – улыбались врачи.
Кровь сдавали сразу на трех столах. Весь город был в курсе, сколько крови уже удалось набрать. В больницу звонили с судоремонтного, грузчицы из порта – уверяли, что успеют сдать кровь за время обеденного перерыва. С молокозавода привезли необходимую для стерильности лабораторную по-суду, пергаментом для упаковки поделили во флотском гос-питале, сургуч для опечатывания нашли в редакции местной газеты. Некоторые доноры нитками приматывали к емко-стям с собранной кровью коротенькие записки с пожела-ниями раненым поскорее выздороветь. Святые записки.
К вечеру в госпиталь прибыл флаг-хирург Черноморского флота Петров. Узнав, что собрано целых 10 литров – ведро! – донорской крови, он не поверил, пока не ощупал опеча-танные емкости. А через несколько часов прилетел само-лет…
Туапсинский тыл выполнил просьбу фронта – 120 литров донорской крови были собраны в течение недели. А одна из доноров вскоре получила письмо из крымского госпиталя: «Уважаемая товарищ Шебаршина, – писал неведомый воен-врач, – ваша кровь была перелита солдату, которого я опе-рировал по поводу ранения в грудь. Я прочитал ему ваше письмо, и он вас очень благодарит. Ваш «крестник» жив и поправляется»…
…Несколько воспоминаний из военной хроники сражающе-гося Туапсе… А ведь в нескольких километрах от него, там, где в горах целые полгода нескончаемо кипело сражение, были еще полевые госпитали, батальонные и полковые ме-дицинские пункты и служившие там генералами милосердия медсестры и санитарки нередко вместе с бойцами поднима-лись атаку. Практически каждый из выживших фронтовиков несет в своем сердце благодарную память о той, которая вытащила его, раненого, из огня, перевязала рану, перепра-вила в госпиталь. И о них бы сегодня не забыть, наградить, сказать спасибо.
…Галина Сергеевна Сенкевич и Анастасия Егоровна Тес-ля жили в спасенном ими Туапсе на соседних улицах. В последние годы ослабевшие ноги уже редко позволяли им выходить из дома. Но первый телефонный звонок дня, так же, как и последний, с пожеланием спокойной ночи у них был друг к другу. А несколько месяцев назад у Галины Сергеевны оборвалась и эта ниточка в про-шлое. Осталась только память, и если она напомнит о войне, то самая первая мысль, по признанию Галины Сергеевны, это – война закончилась вчера. И мы побе-дили!