Третин Яков Александрович

Чтобы помнили

Погода в этот день была не совсем зимняя – то дождик накрапывал, то всё-таки выглядывало солнышко, совсем по-весеннему. На улице всё как обычно, всё буднично – проходят прохожие, проезжают машины; на тротуаре молодые, смешливые вопреки серьёзности своей миссии адепты (или адептки?) какого-то эзотерического учения раздают желающим красочные брошюрки, – кажется, что ничего и не происходило никогда на наших улицах тяжёлого, трагически-непоправимого… Такого, что произошло 19 лет назад, которых словно и не было для Татьяны Владимировны, матери Якова Третины, погибшего 26 декабря 1995 года в Чечне. Ему было столько же лет, сколько прошло с тех пор…

Татьяна Владимировна рассказывает негромко, неспешно, почти без слёз, кажется, вся она там, в невозможно далёких тех днях, когда жив был её светлый мальчик, её сынишка, да он и действительно жив будет для матери всегда. Незаметно убираю подальше оказавшиеся неуместными заготовленные заранее вопросы, выключаю диктофон – воспоминания матери надо слушать сердцем. Татьяна Владимировна бережно перебирает фотографии, на которых смеётся первоклассник, катит гордо коляску с маленьким братишкой крепкий подросток, вытянулся по стойке «смирно» молодой солдат с автоматом.

– Яша был не очень прилежен в школе, но по дому – первый помощник. Он даже сам начал разводить кроликов – расспрашивал опытных кролиководов, читал специальные журналы, добывал корм для них. Непоседливый, много друзей имел, но своё хозяйство никогда не забывал накормить. Он был весёлый, душа компании и на улице, и в школе.

Отец Яши рано умер, сыночка у меня был старшим мужчиной. Года через два после смерти мужа ушли в мир иной и мои родители. Яша мне и говорит: «Ну что ты, мам, будешь одна?» Братика Андрюшу катает на коляске, а ребята ему: «Это твой ребёнок, да!?» А Яша сияет! Он и из садика братика всегда с удовольствием забирал, Андрюша это помнит, хотя совсем был мал.

Немножко странно, но Яша очень любил и технику, и, казалось бы, совсем не похожих на железных, но живых и тёплых лошадей – чаще бывает, что человек выделяет для себя либо то, либо другое. А ещё Яше нравилась в школе литература, что указывает на широту души и интересов мальчика. Любовь к литературе привила Яше учительница Нина Павловна Балагура, которую он очень любил. Нина Павловна тоже выделяла Яшу, в мае 2000 года она написала маме солдата проникновенное письмо со стихами, которые Татьяна Владимировна просила опубликовать, что мы с удовольствием и благодарностью делаем.

Моему ученику Яше Третине

Ты черноглазым мальчиком обычным,

Стремительным, задорным и простым, –

Ходил к нам в школу – радостно, привычно,

С портфелем ученическим большим.

Ты был хорошим: добрым, светлым, чистым,

С улыбкой щедрой на твоих устах,

Со взглядом чуть загадочным, лучистым,

Мальчишеской отвагою в делах.

Нет, ты не был! Ты есть, ты жив, наш Яша!

Ты в школу к нам вернулся по весне!

И наша боль чуть тише, жизнь чуть краше:

Ты с нами, друг, – на памятной стене!

Н.П. Балагура.

Грозный, Ханкала, Шатой – названия населённых пунктов Чечни в те годы звучали у нас едва ли не чаще, чем названия хуторов района. Яков, очень любивший с раннего детства технику, закончив СПТУ-53 в станице Платнировской по специальности «водитель», попал служить в автомобильные войска. В каждом своём письме упоминал любимую «десяточку», как называл соответственно номеру свой армейский грузовик. Письма приходили с обратным адресом, на котором указан Новочеркасск, так как  ребята письма из Чечни переправляли сначала в часть, и уже оттуда – по домам, чтобы не волновать матерей, – выросли мальчишки. Потому, наверное, так страшна и неожиданна оказалась для матери весть о гибели сына.

– Яша прослужил уже год и один месяц, – тихий голос Татьяны Владимировны то и дело прерывается. – Он сумел найти общий язык с сослуживцами, даже со старшими, а в армии, все знают, бывает и дедовщина, – но общительного и весёлого Яшу всегда ждали. Вот и в тот чёрный день, когда в часть прибуксировали его «десяточку»: «А где Яха?» А я с утра чувствовала какую-то тяжесть на душе, не могла себе места найти, даже позвонила в часть. Ответил замполит: «Яков в Чечне!» –  и бросил трубку. Бегу домой, мне навстречу – женщина-почтальон: «Вы уже знаете?» –  «Да что я должна знать!?» Почтальон – бегом от меня… Оказывается, пришла телеграмма, все родственники уже знали, кроме меня…

Часть, в которой служил Яков, занималась обеспечением наших войск. На горной дороге у села Шатой колонна попала в засаду чеченских боевиков. Согласно отработанной тактике, подорвали головную машину, чтобы отрезать пути отхода – замыкающую, затем методичный расстрел машин в середине колонны. Яков был ранен в грудь, когда ещё находился за рулём – не мог он бросить вверенную ему военную технику, покинул кабину, лишь когда понял, что машина расстреляна, и ехать по перекрытой дороге не сможет. Он ещё отстреливался из автомата, истекая кровью, но, к сожалению, когда скрылись после предательского налёта боевики, и пришла помощь – было уже слишком поздно для Якова.

– Яшу привезли тот самый замполит, что отвечал по телефону, и несколько солдат. Мороз в тот день был страшный, ветер, но никто не расходился. Цинковый гроб запаянный… Не помня себя, требовала открыть гроб, побежала искать топор, чтоб сделать это самой. Только тогда всё же вскрыли…

Ничего в этот момент не существовало для матери – ни стола, за которым сидим, ни стен кабинета, ни зайчиков солнечных на столе – лишь ветер и жгучий холод того декабрьского дня, лишь несколько сыновьих писем, написанных нетвёрдым детским почерком.

– Это был Яша. В каких-то сандалиях, в нелепо большой военной робе. Я  переодела Яшу в его любимый костюм.

Награду за подвиг солдата Якова Третины получала его мама. Орден Мужества, его словно непроизвольно гладят сейчас руки матери, гладят, как непослушные вихры сына.

– Яша в детстве любил рассматривать и перебирать награды своих дедушек – они оба были ветеранами Великой Отечественной. Теперь и от него остался орден… А ведь он сильно болел перед самым призывом, мог получить отсрочку, так нет: «Мама, я должен служить». Ну почему, почему я не настояла!?

Мучителен этот вопрос бессонных ночей. И нет, не может быть на него ответа. Так что же, напрасна была смерть солдата!? На этот вопрос ответить может лишь тот, кто имеет моральное право, кто там был. Сослуживец Якова, солдат Олег Духов из станицы Новощербиновской, возвращаясь из госпиталя, написал  письмо Татьяне Владимировне, которое было опубликовано в 2008 году в газете «Кубанская околица». Выдержку из этого письма, искренние слова из стихов солдата, Татьяна Владимировна позволила привести здесь:

На нашу долю выпала жестокая пора.

Народ Чечни взволнован, ввели войска туда.

А парню молодому служить пришла пора,

Отдать долг Родине в юные года.

Попал служить парнишка в суровый горный край,

Вручили автомат ему, сказали: «Не зевай!»

Зевать здесь не приходится, ведь тут – война,

И днём, и ночью бой идёт, мелькают трассера.

И вот однажды ночью, в бою, в пылу огня

Ужалила парнишку свинцовая оса.

Ужалила под сердце, грудь разорвав ему.

Упал на землю парень, погиб он в том бою.

Скажите, генералы, зачем погиб солдат?

Кого он защищал здесь, и в чём он виноват?

Ждут очень дома сына – мать его, отец,

А парня молодого в живых уж больше нет.

Товарищи Якова часто приезжали к его маме. Были и ныче перед Новым годом. Близкий Яшин друг, получивший ранение и контузию, инвалид, практически глухой – но сумел устоять перед трудностями, живёт достойно. Другой товарищ не выдержал, стал выпивать, уже ушёл из жизни.   Все сослуживцы Якова – уже взрослые мужчины, ведь столько лет прошло. Многие из них нашли своё место в гражданской жизни, хотя это было нелегко. Бывало, приходилось ребятам помыкаться по чиновничьим кабинетам, даже кровью заслуженные льготы ветеранов войны приходилось порой буквально выбивать, встречались и  такие бездушные чиновники, что могли заявить: «Я тебя туда не посылал»… Для ребят это – жизнь, а для кого-то – «чеченский синдром».

Но разве могла бы вообще идти речь о синдроме, кабы не было в этой войне такой неразберихи, неорганизованности, а то и прямого предательства со стороны тех, кто должен был организовать взаимодействие войск, грамотное командование, достойное обеспечение, как материальное, так и идеологическое?  Неразрешимые вопросы мучили ребят, принимавших участие в боевых действиях, вопросы, на которые нет ответа… В войсках, бывало, элементарно голодали. Сверху поступали противоречивые либо невыполнимые команды, потери порой совершенно неоправданные, а по возвращении на Родину – глухое равнодушие чиновников: «Я тебя туда не посылал»… Посылала Отчизна, и забыть о ветеранах мы не можем, не имеем права.

– В школу на торжественные линейки нас часто приглашают – ветеранов, матерей солдатских. Спасибо, что нас не забывают. – Татьяна Владимировна медленно, трудно, безрадостно словно  возвращается из тех уже ставших давними дней, в которых жива её кровиночка, и вновь мучительно больно матери осознавать реальность. – В школе ребята Яшу чтут. И помнят.

Татьяна Владимировна работала в Комитете солдатских матерей. Но в 2005-2006 годах вынуждена была самоустраниться,  так как слишком много времени занимали поездки в Краснодар, семейные заботы не позволили. В настоящее время является председателем городской организации ветеранов, насчитывавшей до 200 членов. Повседневная круговерть работы – отмечаются праздники, проводятся различные патриотические мероприятия. Ветераны – народ активный, оптимистичный…

– Лечит ли время? Да ничего оно, быстротекущее, не лечит. Кажется, всё больней с годами. На Яше всё держалось… Мне, слава Богу, есть для кого жить – у меня два внука и внучка. А ведь есть такие солдатские матери – по одному сыну было. Было…

Наш замечательный земляк, поэт Николай Зиновьев написал о солдатских матерях такие пронзительные слова:

Там, где сквозь огнедышащий чад

Солнце на ночь в ущелье свалилось,

Сын погиб… Чтоб донянчить внучат,

Мать на время живой притворилась…

Забыть о погибших не имеем права.