Вавилова (Пятачкова) Мария Александровна

Прошагала до стен рейхстага

Жизнь до войны

Маша Пятачкова родилась 14 апреля 1926 года в деревне Михалково Калининской области в семье сапожника и крестьянки. Она была единственным ребенком Александра и Евдокии Пятачковых.

Главы семейства не стало, когда Маше исполнилось четыре месяца, и все заботы по уходу, воспитанию и содержанию малышки легли на плечи матери.

— Мама так больше замуж и не вышла, — вспоминает Мария Александровна Вавилова (Пятачкова). Едва я научилась ходить, она стала брать меня в поле, а с шести лет, когда мама подалась работать в няньки, я часто оставалась одна. Это была настоящая школа жизни, и мне пришлось рано познать ее уроки.

Четырнадцатилетнюю Машу взяли в семью супруги Владимир и Зинаида Лурье. Крестьянская девушка присматривала за их пятилетней дочерью, Анечкой.

— Несмотря на то, что семья Лурье жила в стесненных бытовых условиях (их жилье состояло из двух маленьких комнатушек большого дома, разделенного на четыре хозяина), это были интеллигентные люди, — говорит моя собеседница.

Именно сельский доктор, хирург Владимир Лурье, дал Маше Пятачковой путевку в жизнь. В 1941 году, спустя год после поселения Марии в доме, он направил няню дочери на курсы медсестер. Спустя три месяца Маша получила «корочку» и вернулась в дом своих благодетелей. Но пожить в радушном семействе больше не пришлось: в один из дней доктор вернулся раньше обычного и встревоженным, поникшим голосом сообщил о начале войны.

Вскоре Лурье забрали воевать. Его супруга Зинаида собрала Анечку и перебралась к родным — подальше от линии фронта.

Война

Когда в селе Ново-Ивановском, что стояло в полутора километрах от Михалково, разместили передвижной полевой госпиталь, Маша и ее односельчанка Элла вызвались присматривать за ранеными.

— Вот тогда я впервые столкнулась с человеческой болью — это была не только физическая боль, но и душевная, — со слезами на глазах вспоминает Мария Александровна.

По ее словам, солдаты рвались на фронт. Но не всем было суждено снова бить врага: кто-то из них не мог справиться с ранениями и умирал, кого-то комиссовали в тыл. Глядя на смерть, немощь искалеченных воинов, Маша Пятачкова четко понимала — фронту нужна ее помощь.

После расформирования госпиталя по санчастям, Мария оказалась в эвакопункте 586-го полевого госпиталя, который передвигался вслед за линией фронта. В январе 1942-го он попал под массированную бомбежку, медперсонал был расформирован по дивизиям. Личные вещи и документы Марии Пятачковой сгорели. А потому при их восстановлении Маша «приписала» себе два года. Теперь перед ней открылась дорога на фронт. Так медсестра Пятачкова попала в санроту 150-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Василий Митрофанович Шатилов.

В начале 1943-го юная Маша Пятачкова не знала, что ей будет суждено вместе с бойцами 1-го батальона 756-го стрелкового полка прошагать до самых стен рейхстага. Лишь однажды Мария покидала полк. Тогда, после контузии под Ржевом, она была вынуждена шесть месяцев провести в госпитале.

— На фронте ты не женщина, ты боец, — говорит Мария Александровна.

Все тяготы и лишения полевой жизни она переносила вместе с солдатами: спала в окопах, на ельнике, купалась в бане, которую один раз в десять дней топили по-черному. Длительные переходы, холод, зной, горесть поражений и радость побед — все делили однополчане поровну.

— В обозе, как правило, места не было, — вспоминает Мария Александровна. — В первую очередь в телегах размещали раненых. Идешь ночью и от усталости засыпаешь на ходу. Чтобы было легче, я цеплялась за подводу полевой кухни. Бывало, заснешь, вереница остановится, и ты со всего маха — бум! головой о котел. У меня шишка не сходила, — улыбается моя собеседница, потирая лоб.

По-отечески заботился о Маше 70-летний ординарец Василия Шатилова Ефим Соколенко. Чайник вскипятить, кусочек сахара для нее припасти, добрым словом согреть — все это Ефим Иванович делал от души, словно для родной дочери.

Смотришь на фотографии военных лет — и думаешь, как такая юная и хрупкая девушка справлялась с ранеными бойцами? На мое удивление Мария Александровна пожимает плечами: «Шустрая была, верткая. Подлезу под раненого, приговариваю: «Давай, давай миленький… ну, хватайся за меня…», а потом тяну что есть мочи, пока солдаты не подхватят».
На вопрос, страшно ли было под пулями, Вавилова отвечает: «Война — это другая жизнь, другие ценности». А страшно ей было. Но не под пулями, когда спасала бойцов, а за жизнь раненых и еще… когда оставалась одна. «Я боялась оставаться одна. Боялась потеряться, — говорит Мария Александровна. — Помню, когда в 1944 году брали высоту Приозерную, я замещала убитого фельдшера. Ночью у меня закончились медикаменты. Пришлось идти в госпиталь. Дорогу освещала луна. Все три километра я шла и пела… А что оставалось делать?».

Германия. Штурм рейхстага

Дивизия, в которой служила Мария Пятачкова продвигалась вглубь вражеской земли. Бывало, за сутки полк проходил 50 километров — так стремителен был наступательный порыв.
Город Гюльцов решили брать с ходу. Успех наступления должны были обеспечить танки. Как только сумерки опустились на землю, «тридцатьчетверки» и головные роты 756-го полка ворвались на улицы города.

— Прячась в густых тенях домов, гитлеровцы отстреливались и постепенно отходили к западной окраине, — вспоминает события весны 45-го Мария Александровна. — Казалось, все шло по плану. И вдруг в центре города полыхнуло пламя — загорелось сразу несколько домов. Теперь нашим танкам стало опасно двигаться по узким горящим улицам. И тогда Шатилов решил лично выяснить обстановку.

Так я впервые встретилась с прославленным генералом.  Проходя мимо полыхающего дома, я услышала детский плач. Он доносился из окна. Кликнув проходящего мимо бойца, я попросила подсадить меня на подоконник и забралась в комнату. Малыш лежал в детской кроватке. Задыхаясь от дыма, я завернула его в одеяло и выпрыгнула в окно. Такой меня и увидел Шатилов. Незадолго до этого его машина остановилась на центральной площади у того самого полыхающего дома. Танкисты кинулись ко мне и сбили огонь с горящего кителя. Помню, Василий Митрофанович спросил у меня, указывая на спасенного малыша: «Ну, что же вы будете с ним делать? Думаю, нужно постучать в соседние дома. Может быть, и мать отыщется». Выполняя приказ, я козырнула и собралась было бежать к соседнему дому, как заметила мечущуюся женщину. Это была мать ребенка. Я приблизилась к ней и показала малыша. Вначале она испугалась. Потом, видя, что кроха жив, а я не собираюсь причинить ему боль, заплакала. На ломаном русском языке она горячо благодарила меня, целовала мои обожженные руки. Эту женщину тоже звали Мария. На следующий день она отыскала меня и на память подарила свою фотографию.

В апреле 1945-го дивизия подошла к Берлину. Перед 756-м полком стояла задача — форсировать реку Шпрее и овладеть рейхстагом. Трехметровые железобетонные берега исключали возможность переправы на подручных средствах. Единственный путь лежал через мост Мольтке, который при приближении советских частей был подорван немецкими саперами, но не обрушился, а лишь деформировался. С ходу захватить мост не удалось, так как все подходы к нему простреливались пулеметным и артиллерийским огнем. К утру 29 апреля батальон, которым командовал капитан Советской Армии Степан Андреевич Неустроев, переправился на противоположный берег Шпрее. Завязались бои.

К рассвету 30 апреля бойцы Красной Армии заняли «Дом Гиммлера» (здание Министерства внутренних дел — прим. автора). Путь на рейхстаг был открыт.

— Наш батальон первым переправился на южный берег Шпреи, — вспоминает Мария Александровна. Здание германского парламента было хорошо укреплено и оборонялось отборными частями СС. Рейхстаг представлял собой настоящую крепость. Окна и двери здания были заложены красным кирпичом, а для ведения пулеметного огня в кладке оставили амбразуры. С севера на юг площадь Кенигплац пересекал глубокий ров, заполненный водой. Между рвом

и рейхстагом располагались два ряда траншей, соединенных между собой и зданием ходами сообщения. Перед фасадом рейхстага на прямую наводку были поставлены четыре батареи орудий. Под прикрытием артподготовки мы перешли в атаку и, преодолев заполненный водой ров, завязали бой в траншеях и окопах перед рейхстагом. Лишь поздно вечером 30 апреля 1945 года нашим бойцам удалось овладеть основной частью здания.
Мой пост был возле четвертой колонны, что стояла у входа в парламент. Но не раз мне приходилось входить в сам рейхстаг. Кругом дым, дым, дым, — вспоминает Мария Вавилова. — Он колыхался в воздухе черными волнами, обволакивал непроницаемой пеленой залы, коридоры, комнаты. Лишь незначительная его часть выходила наружу. На людях тлела одежда, обгорали волосы, брови, от удушья у них спирало дыхание.

Бой в рейхстаге шел за каждую комнату, каждый коридор, лестничные клетки и подвалы. Каждый взятый рубеж отмечался красным флажком. Но наш штурмовой флаг, водруженный в 3 часа утра 1 мая разведчиками Мишей Егоровым и Мелитоном Кантария, стал символом Победы. Ребят сопровождал лейтенант Берест. Их поддерживала рота автоматчиков под командованием Ильи Яковлевича Сьянова. Мало кто знает, что заалело знамя над рейхстагом не с первого раза. Дважды мне приходилось его штопать. В первый раз полотнище прошила пуля. Я достала из пилотки иголку, адъютант генерала Анатолий Курбатов протянул нитку, которой он подшивал воротничок. Так, под пристальным наблюдением ребят, я быстро приладила клок. Справилась и во второй раз, когда бойцы зацепили полотно за карниз.

В 10 часов утра 1 мая немецкие войска предприняли согласованную контратаку снаружи и изнутри рейхстага. От Бранденбургских ворот позиции 674-го полка атаковали до 300 гитлеровцев при поддержке десятка танков. Одновременно в атаку перешли немецкие части, оставшиеся в рейхстаге. От разрывов фаустпатронов в нескольких местах здания вспыхнул пожар, который вскоре охватил весь первый этаж. Солдатам приходилось сражаться с противником и одновременно бороться с огнем.

Только ранним утром 2 мая немецкий гарнизон капитулировал, а наша героиня и ее однополчане оставили свои автографы на закопченных, испещренных картечью стенах фашистской цитадели.

Так для юной Маши Пятачковой закончилась война. Но покинула Берлин девушка лишь в конце 46-го. В Берлине Мария познакомилась и вышла замуж за командира роты 449-го полка Николая Вавилова. Здесь же, в Берлине, оставила в сырой земле своего первенца  Коленьку.

Жизнь после войны

По окончании службы семья Вавиловых предприняла попытку осесть на родине Николая в Пензе. Вавилов долгое время не мог найти работу, а потому, молодая чета подалась в Сталинабад (ныне Душанбе — прим. автора). Мария, решившая больше не связывать свою жизнь с медициной, подалась на швейную фабрику, где долгие сорок лет шила рабочие костюмы.
В 1949 году у Вавиловых родилась дочь Римма. Но едва крохе исполнилось четыре месяца, отец ушел из семьи. В хатенке из двух комнат стала властвовать мать мужа, перебравшаяся с супругом и младшим сыном из Пензы. Марию притесняли.

Чтобы прокормить себя и ребенка, она была вынуждена выйти на работу. Преодолев два километра бездорожья, с малышкой на руках, она появилась на пороге фабрики. Начальник цеха пожалела девушку и поспособствовала внеочередному оформлению малютки в детский сад. Спустя некоторое время швеи соберут сумму, достаточную для того, чтобы купить Маше и ее маленькой дочери Римме маленькую хатку. Позже фабрика выделит Марии Вавиловой двухкомнатную квартиру.

Здесь, в Таджикистане, Мария выйдет замуж во второй раз. От второго брака у нее родились дочери Надежда, Ирина и сын Станислав. Супруг, по воспоминаниям Марии Александровны, был очень ревнив. В минуты агрессии он собирал медали, армейские фотографии, письма и нес выбрасывать в арык.

— Мы с детьми едва успевали вылавливать памятные моему сердцу вещи. Первым делом старались спасти самое ценное. Не все уцелело, — с сожалением говорит моя собеседница.

В 1976-м, в год 30-летия со Дня Победы, Мария Вавилова получила приглашение в Москву. Тридцать лет пролетели незаметно, но следы времени морщинами отпечатались на лицах однополчан.

— В 45-м я была юной девушкой, а на Красной Площади, в день нашей первой послевоенной встречи, предстала солидной женщиной. Но генерал Шатилов меня узнал — он вспомнил тот памятный день, когда я выпрыгнула из горящего окна с ребенком на руках, — со слезами на глазах вспоминает Мария Александровна.

До 1990 года фронтовые товарищи 150-й стрелковой дивизии встречались еще семь раз. А в тот памятный год Мария Александровна скажет фразу, которая разнесется по центральным газетам. «Мир — это главное», — скажет тогда журналистам Вавилова.

В 1991 году Мария Александровна и ее близкие по приглашению друга семьи Галины Комарь перебрались в гостеприимный кубанский городок Курганинск. Окруженный пшеничными полями и курганами, он утопал в цвету плодовых деревьев и с первого взгляда приглянулся переселенцам. Мария Александровна поселилась на улице с символичным названием — Мира. У забора ее маленького домика, по местной традиции, растет калина, а еще в мае душистыми гроздьями расцветает сирень.

14 апреля Мария Александровна Вавилова отмечает свой 89-й день рождения, а 9 Мая, пристегнув к пиджаку фронтовые награды, придет на Площадь Победы, чтобы почтить память боевых товарищей.